Для большинства современников в человеческой памяти хазары ассоциируются с фразой А.С. Пушкин «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам …». Однако, кто, такие хазары, и почему Олег собирается им отомстить? — вряд ли современный среднестатистический человек ответит на эти вопросы.
Историческая литература свидетельствует, что первые сведения о хазарах относятся к седьмому веку нашей эры. Первоначально хазары были язычниками, говорили на тюркских диалектах (татарском, башкирском, монгольском и др. языках). Внешне хазары не напоминали монголоидов, скорее они выглядели как европейцы (славяне, германцы) или индийцы: среди них преобладали рыжеволосые и голубоглазые.
Дань полян хазарам, миниатюра Радзивилловской летописи, XV век
Некоторые историки считают, что хазарские племена пришли в Европу вслед за гуннами, но осели на восточной территории.
Пришедшие племена создали государство — Хазарский Каганат, которое занимало степные территории между Волгой и Днепром, а также Крым и Северный Кавказ. Главный правитель Каганата — каган жил в столице Атиль в низовьях Волги, недалеко от современной Астрахани. Влияние Хазарского Каганата распространялось далеко на север вплоть до Киева.
Хазары взимали регулярную дань с пограничных народов, взамен защищая их от врагов и не нападая сами. Занимались хазары также торговлей. Сильная Хазарская власть гарантировала безопасное прохождение купеческих караванов через свою территорию.
Тюркские хазары в качестве государственной религии исповедовали иудаизм, что многими историками отмечается как феномен, поскольку основной религией для тюрков является ислам.
После двухвекового периода хазарское государство распалось. В конце десятого века Каганат прекратил независимое существование.
Существует точка зрения, что потомки хазар стали казаками. Более подробные сведения о хазарах представлены в Приложении.
Почему-то мне всегда представлялось, что хазары, захоронив Олега под одним из курганов, сами движутся дальше вверх по реке Дёме к голубым Никифоровским горам. В этой фантазии я не одинок: в 1972 году встретил в д. Чебенли древнего старца, который ежедневно с восхода и до захода солнца (летом) восседал на обрывистом косогоре и внимательно всматривался на восток – ждал прихода хана, который вернул бы ему его земли и стада.
Река Дёма
Творения народа позднее невольно и всегда место действия связывал я со своим селом, а исполнителей – со своими оригинальными односельчанами, которые легко и непринужденно входили в творения их создателя не только своими характерами, но именами.
Отец был весьма начитанным человеком. В свое время он причитал многие произведения Н.В. Гоголя и его дальнейшие воспоминания часто ассоциируются с героями любимого им автора. Любовь к Н.В Гоголю, думаю, была у него в крови, т.к. его мать была чистокровная украинка.
Что, скажете, у нас не было грозной Хиври? Была еще грозней!
А чудесно закончившаяся свадьбой Грицка со своей возлюбленной Парасей (Верой Савкиной), который в момент сватовства Веры Таврическим женихом, при помощи своих друзей – парубков и нашей мамы (в роли связной), из под носа сватов выкрал нашу двоюродную сестру Веру и, завернув в тулуп, увез ночью под венец.
А прообраз кузнеца Вакулы, тихомировский кузнец Евмен Задорожко: чтобы исполнить каприз своей красавицы невесты Устьи (младшей сестры моей мамы), уехал на 3 года из села на Тульский патронный завод. Поступив на завод, научился у знаменитых мастеров ремеслу токаря и слесаря, стал самостоятельным хозяином. Устья не соглашалась из самостоятельной родительской семьи выходить замуж за бедного деревенского кузнеца, живущего в бедной многодетной семье.
Гоголевский Вакула за одну ночь слетал в Петербург и «сковал» свое счастье, а Евмен – «ковал» его 3 года.
Еще много было в селе достойных прообразов для изумительных повестей, но не родила земля гения, подобного Н.В. Гоголю. А жаль!
Н.В. Гоголь. Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем
«Чудный город Миргород! Каких в нем нет строений! И под соломенною, и под очеретяною, даже под деревянною крышею; направо улица, налево улица, везде прекрасный плетень; по нем вьется хмель, на нем висят горшки, из под него подсолнечник выказывает свою солнцеобразную голову, краснеет мак, мелькают толстые тыквы… Роскошь! Плетень всегда убран предметами, которые делают его еще более живописным: или напяленною плахтою, или сорочкою, или шароварами. В Миргороде нет ни воровства, ни мошенничества, и потому каждый вешает, что ему вздумается. Если будете подходить к площади, то, верно, на время остановитесь полюбоваться видом: на ней находится лужа, удивительная лужа! Единственная, какую только вам удавалось, когда видеть! Она занимает почти всю площадь. Прекрасная лужа! Домы(а) и домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг, дивятся красоте ее.
Тощие лошади, известные в Миргороде под именем курьерских, потянулись, производя копытами своими, погружавшимися в серую массу грязи, неприятный для слуха звук. Дождь лил ливмя на жида, сидевшего на козлах и накрывшегося рогожкою. Сырость меня проняла насквозь. Печальная застава с будкой, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опять же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. – Скучно на этом свете, господа!»
Прекрасные, поэтические слова, полные сарказма и иронии. То, что Н.В. Гоголь писал почти 200 лет тому назад, не потеряло своей актуальности и в 21 веке. Те же хорошо узнаваемые лужи, с которыми нормальные люди в нашей стране живут веками и считают это необходимым атрибутом, они с ними сроднились. Та же серость бытия, все знакомо.
Жил на селе дед Каленик со своей супружницей, истинной и самой главной колдуньей на селе, творившей свои темные дела с нечистой силой через «черную магию» — это тема для большой повести. Даже через 13 лет после революции (в 1930 году) из сельсовета к ней заходили с обыском «черной магии» и «всего прочего инвентаря», при посредстве которого она вызывала к себе на помощь «нечистые силы».
Последний раз я ее навестил проездом осенью в первый год Великой Отечественной войны.
Повидать мне захотелось деда Каленика: дружба у нас с ним зародилась в зиму 1929/30 года, когда я одну зиму работал единственным учителем в Зеленом Клину, а он был завхозом сторожки, уборщиком и моим дядькой – опекуном в одном лице. Часто мы с ним вдвоем оставались в школе вечерять, и тогда Каленик затопив печки, пускался в длинные повествования о том, как он служил денщиком у генерала. Каких только изысканных блюд не поел генерал из искусных рук Каленика, а сколько раз он спасал жизнь генералу: и от пуль, и от поносов, и от всяких деликатных болезней. «Однажды враз пропал аппетит, что ни в рот – тут же обратно. Он и икру и рябчиков – все обратно. На глазах засыхает генерал, не сегодня–завтра умрет. Зашептались всякие полковники: ждут кончины и нового генерала. Нет! – говорю. Не бывать этому – говорю. Взял собственноручно картошку, выбрал из мешка такую фигуристую – на куклу похожую: и головка есть, и ручки, и прочие принадлежности женского существа». Очистил, мелко – мелко нарезал, сам принес водицы из родника, бросил туда пол цибульки, «в плепорцию соли» и сварил во дворе на кизяках юшку. Ни капли жиринки. Подаю генералу не в тарелке, а в своем котелке и говорю: вот это скушайте и пойдете на поправку, а если не поможет, лягу живьем в Вашу могилу. Выправился генерал».
Был в селе дед Полтороцкий, сходивший пешком в Сибирь по собственной прихоти. Остался в памяти и его внук Александр, прошедший «огонь и воды», долго в детстве сидевший на задней парте в школе по неимоверному росту своему и по тупости, а потом самостоятельно подготовился и поступил в медицинский институт, успешно его окончил и сделал неплохую карьеру. Стал главным врачом большого санатория на юге.
С именем Александра Полторацкого молва связывает убийство бывшего белогвардейского офицера Ивана Романенко. Бытовало мнение на селе, что Александр, будучи секретарем сельской комсомольской организации, по решению комсомольского бюро и желая восстановить справедливость, подписал тайный приговор Ивану Романенко. Исполнил приговор Тихон, сын расстрелянного белогвардейцами Ильи, по доносу Романенко.
Достойны воспоминания богач-лавочник Барабаш, бедная и неуклюжая глухая Ганна, окруженная какой-то тайной, жившая в хатенке с дырявой крышей, овдовевший поп Каменев с многочисленной детворой и вдова-красавица Саша Нагорная. Все помнили на селе дерзкую женитьбу Александра Субботина на поповской дочери Ксении.
Все эти лица готовые герои захватывающих повестей о нашем селе.
Был в селе и свой голова – Юнак Алешка. О, этот голова был важным лицом на селе. В мужской сходке голова всегда берет верх, и по своей воле неугодных ему людей высылал копать рвы. Голова был всегда угрюм, суров с виду и не любил много говорить. Только беспрерывно посасывал толстую, с коротким кривым мундштуком трубку. Бог знает, с каких пор он выучился важно потуплять голову, гладить длинные закрутившиеся вниз усы и кидать соколиный взгляд исподлобья. Голова был бездетен, жил со своей безмолвной и безропотной супружницей под железной крышей состоятельного дома, с важно выпятившимся на улицу резным крыльцом.
Если для деревенских ребятишек не существовало никакого запрета для посещения всех домов, товарищей или сверстников, то к Юнаку, думается, никто не был вхож. Не любил голова унижать себя крестьянским трудом, эту участь несла на себе его жена. Да и как-то не шло ему это дело. Если бы кто-либо случайно увидел Юнака на телеге с навозом или на бричке с сеном или снопами, увидели пашущим поле или таскавшим мешки: крестись — не крестись, божись – не божись, никто не поверит, да и себя ущипнет, увидевши такое. Очень важен и не приступен для простого люда был голова.
(По доносу Юнака отец был отчислен из техникума в 30-е годы. В письме-доносе говорилось, что отец — сын раскулаченного деда Евгота. Отец был внуком Евгота, но для собственной перестраховки руководство техникума его отчислило.)
В середине шестидесятых годов 20-го столетия, вскоре после кончины Юнака я посетил свое село и кладбище, где покоятся мои родные и близкие. То ли поражаться справедливости судьбы, толи посмертному продолжению трагикомизма в его жизни, но как объяснить, что этому деятелю водрузили на могиле христианский крест?
Не могу толковать, сколько этот человек принес пользы обществу или больше урона, но мне приходилось слышать от многочисленных селян только невыгодные о нем толки и речи, а в детской моей памяти запечатлелся «важным дядькой» и бездельником. Вот эту сторону в каждом человеке схватывал я здорово: отношение человека к труду.
Что означало в мироощущении отца эта тяга к труду? Это борьба против лености, косности, тунеядства. Это стремление прекратить жить варварским способом и начать жить цивилизованно. Основной признак варварства есть лень, самим не делать ничего или делать как можно меньше и пользоваться плодами чужого труда, заставлять другого трудиться на себя. В более развитом обществе всегда сильнее стремление к труду, причем к труду интеллектуальному, который облегчает физический труд.
Многие наши пороки — производные лени, желании жить за чужой счет.
В то же время в сознании многих россиян Илья Ильич Обломов – герой, он очень близок нам по своей сути, любви поспать, вкусно поесть, да и не пороки это вовсе, а удовольствия, которых не так много в жизни.
А крепостное право – откуда оно? Все от той же бедности. Крестьянина прикрепили, чтобы он кормил помещика, ратного человека, которого иначе бедное государство содержать не могло.
Есть еще одна поразительная черта нашей нации: отсутствие у большинства людей определенных идеологических принципов. Известно, что в XI веке русские люди, помолившись в христианской церкви, спешили в лес, чтобы под старым дубом принести жертву старому Перуну.
В XVIII- XIX веках многие просвещенные люди, включая известных писателей, учившихся за границей и впитавших прогрессивную цивилизованную жизнь, оставались в России помещиками, жившими за счет труда крепостных крестьян.
В XX-XXI веках, когда Россия встала на демократический путь развития, вчерашние идейные коммунисты, атеисты, сегодня стоят в церквах со свечками и молятся.
Воистину «Умом Россию не понять, ее аршином не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить!» (Тютчев)
Однако были основы русского общества, которые в настоящее время в значительной степени утрачиваются.
Основой нравственности русского общества были в родовом клане: член рода чтил своего старшего, находился под его надзором и властью; член рода уважал его мнение, боялся своим поведением нанести ему бесчестие. Теперь родовая связь ослабела, церковь вместо духовности много внимания уделяет коммерции, а других сдерживающих моментов общество не выработало.
Звонкие песни лились рекой по улицам села. Сильные, красивые, высокие голоса страшковых девчат из общего хора были слышны не только на Березовке, но и за две версты в Тавричанке и Писаревке. Парубки в пляске разбивали в прах свои праздничные чеботы. Молодежи не спалось – тянуло на улицу, но их положение женатиков уже сдерживало от лихих выходок; рассаживались женатики по разбросанным по земле бревнам, и, подражая умудренным отцам и дедам, пересказывали их повествования и легенды. Какая это была школа для нас – уже школьников. За вечер столько наслушаешься от взрослых, что утром уже другими глазами смотришь на сельчан и на всю округу нашего села.
Миякинский район, Республика Башкортостан
Не одиноким было наше село в бескрайней башкирской степи: на восток в 2-х верстах была богатая деревня Тавричанка и бедная Писаревка, правее от Писаревки в 4-х верстах немецкая деревня Блюменталь, еще правее – к югу – татарская Зайпякуль, правее на юг – Бондаревка и Сергиевка, на юго-запад в 7 верстах Сергиевка, на запад в 7 верстах Надыс-Тау, на том же расстоянии к северо-западу Созбухан, на Север – немецкая Валентиновка и эстонская Сакалы. Между Сакалами и нашим селом по Кызылу крупные деревни Елатманка, Бокла и у самого края прилепилась небольшая Крючевка.
Деревня Тавричанка Альшеевского района
Для всех (кроме Сергиевки) окружающих нас деревень – Ново-Константиновка была приходским селом. По большим праздникам в село наезжало, а больше пешком приходило много богомольцев. А в еженедельный базар село клокотало многоязычным гомоном: украинцы, русские, немцы, эстонцы, татары, башкиры и чуваши. Но не особенно любил я своего базара. Вот базар в д. Уршан – Баш – Карамалы, что в 15 верстах на юг от нас. Ни рассказать, ни пером описать многолюдье и обилие товаров на этом базаре, бесконечный ряд лесоматериалов и изделий из него: колеса, телеги, оглобли, вязки, полозья, лукошки, мочало – все это пахло ароматом поделочной древесины, приправленное чистейшим товарным (из березы) дегтем. Калачный ряд – это горы баранок, мягких и высоких калачей, пряников, мешки с мукой и зерном. В кумысном ряду неистовый крик спорящих между собой цыган, ржание жеребцов, хлопанье хлыстов; в скотном ряду овцы, козы, коровы, поросята, гуси, утки, куры и индюки. Владельцы всего этого тоже не стоят молча, а громко взывают к покупателям. Живой товар тоже не остается безучастным. Вот этим ржаньем, мычанием, блеяньем, гоготаньем, кудахтаньем, кряканьем, хрюканьем, громким цыганским криком и общим гомоном кипит весь аул с зари до позднего вечера. Возвращались мы с базара с кумысной отрыжкой выбивавшей слезы, с деревянными граблями и лукошками. Торжеству не было предела: побывал на самом большом базаре.
Базар, начало 20 века
Тавричанские богачи поражали нас своими звонкими тачанками и племенными жеребцами, писаревские и бондаревские богомольцы вызывали чувство жалости своей бедностью, немцы Блюменталя и Волынки удостаивали нас своим посещением очень редко; предпочитали объезжать нас. Ельтманская и Боллинская мордва по нужде посещала только церковь, а староверы этих деревень вообще жили изолировано. Всячески оберегали свой старообрядческий быт от вторжения и влияния своевольных, озорных, курящих и пьющих спорщиков – от константиновских хохлов.
Мордовская семья, 1870 год
Сергеевские кацапы – это «другое дело». Земли у них были плохими, не урожайными каменистыми. Даже дожди их обходили. Зато грозы часто наносили урон: убивали скот и пастухов, поджигали хлебные копны и скирды.
Частые неурожаи заставляли сергеевцев взяться за ремесло портных. С наступлением зимы разъезжались по соседним деревням шить шубы и суконные поддевки. Весной после первого от молнии пожара, подпалившего кучу соломы, предприимчивые мужчины на кострах обжигали концы оглобель у своих телег и гривы у старых кляч, разъезжались по селам и просили подаяние зерном «для погорельцев». Мужики наши догадывались о наивном обмане сергиевцев, но, сознавая их неудачное поселение и хронические неурожаи, подавали милостыни без упреков, кроме, разве Барабаша.
В полутора верстах вверх по Кызылу сохранились следы когда-то бывшего поселения: бугры от бывших построек, где много битого стекла и даже мелких монет, следы плотины, следы дорог, следы лесопосадок около озерка на противоположном правом берегу. Место это до сих пор называется «Оборин». Легенда гласит: где-то проживавший дворянин Оборин прислал сюда своего доверенного — управляющего, купить у башкир массив земли и завести верблюжью ферму. Почему верблюжью – понять можно. Верблюды быстро размножались, шерсть от них отправлялась в города на фабрики. Долго ли, коротко ли существовала эта ферма, но между Управляющим и Чебенлинскими башкирами возник конфликт на почве потравы свободно пасущимися верблюдами башкирских лугов, за которые Управляющий отказывался платить. Терпение башкир лопнуло и в одну из ночей в канун Нового года, когда вся прислуга и охрана увлеклась пиром, верховой отряд башкир в сговоре с башкирами, работавшими на ферме, напали на ферму. Одни поджигали со всех концов ферму, снопы, жилые дома и скирды сена, а другие перевешали всю прислугу с семьей управляющего. Слух об этом дошел до волостного начальства только через неделю. Приехавшие жандармы и следователи нашли полностью сгоревшее имение с обгоревшими трупами верблюдов, коров, овец и прислуги. Что-то никому не захотелось доискиваться в этом деле: поездили по ближайшим деревням немного, и на том все заглохло. Только большие бугры остались от сгоревших ферм. Да и бугры разровняли, когда по полям прошли современные трактора.
Вблизи от села до сих пор сохранились два древних кургана, прозванные «шишками». Спят древние курганы на половине дороге между Ново-Константиновкой и Избулатом (Юз-блат). На большом сырту, на высоком водоразделе между реками Дема и Кызыл, расположен Южный курган. В километре от него покоится более внушительный младший Северный курган.
Северный курган покоится на нижнем берегу бывшего небольшого озера размером 200 на 300 м, поросшего камышом и кустарником. В детстве посещали мы это место, полное древних тайн и неожиданностей: находили гнездовья журавлей и диких уток, много чибисов и куликов, с печальным криком облетающих курганы. Середина кургана осела и провалилась, образовав воронку, что побуждает к вольной фантазии, как эти курганы возникли.
Курганы Башкирии
В тихие летние ночи, когда все вокруг залито серебряным светом месяца, жутковато бывало смотреть на эти курганы, подпирающие своими вершинами ночное небо.